Между тем сокращение среднего класса не привело к новому всплеску протестной активности среди этой группы (если принять за аксиому, что именно средний класс был движущей силой «болотных» митингов в Москве в 2011–2012 годах). Более того, классовая риторика того времени как будто бы канула в прошлое. Формулировки, которые активно использовались пять лет назад для характеристики участников протестных акций (помимо, собственно, «средний класс», в ходу были словосочетания «креативный класс» и «рассерженные горожане»), вышли из лексикона практической политики. В ходе недавней думской кампании ни одна серьезная политическая сила не апеллировала к этой аудитории, называя ее «по имени собственному».
Руководитель центра экономических исследований Института глобализации и социальных движений Василий Колташов считает, что основная причина снижения протестной активности среднего класса (в том понимании, которое подразумевалось в период «болотных» митингов) – изменения как в быте, так и в сознании тех его представителей, которые еще недавно были на острие протеста. «За последние годы экономическая система России сильно изменилась, а вслед за ней меняется и структура общества, – говорит Колташов. – Многие люди, которые были заняты в сервисной сфере, были вынуждены искать себе новое применение. Например, сокращено большое количество банковских служащих – я постоянно встречаю в Москве бывших сотрудников банков, работающих таксистами. Пострадал и рекламный сектор, например, вымерла реклама в московском метро. Многие уехали работать в регионы, потеснив тамошних менеджеров – произошла защитная миграция персонала, хотя раньше столичный средний класс абсолютно не интересовало, как живут люди в регионах. Об этом говорят риелторы: в Москве стали меньше снимать жилья. Некоторые представители столичного среднего класса даже стали фермерами».
При этом, продолжает Колташов, оказались разрушены многие иллюзии – именно здесь происходит переход от бытия к сознанию: «Раньше эти люди верили, что существует некая либеральная постиндустриальная перспектива, а сейчас они в смятении, им не до протестов. Померк образ светлого либерального будущего. Им казалось, что у них есть материальное благополучие, но недостаточно политической свободы, и если ее будет больше, то жизнь станет лучше. Теперь, под влиянием кризиса, группа, стоявшая в центре протестов 2011–2012 годов, разрушается вместе со сказочным миром, который, казалось, можно улучшить, попротестовав в либеральном духе. Если раньше многие офисные сидельцы думали, что их рабочие места естественны и они получают деньги не зря, то теперь эти места сокращены, потому что оказались нерентабельны для бизнеса».
С этой точкой зрения соглашается доцент НИУ ВШЭ Павел Родькин, отмечающий, что в политическом отношении средний класс оказался в ситуации социального отчуждения. По его мнению, так называемый средний класс (точнее, те группы, которые считаются средним классом или идентифицируют себя таковым) и сейчас лишен внятной политической программы, иными словами, элементарно не знает, чего он хочет.
«Претензии и требования этой части общества надуманны, капризны и не отражают реальных запросов общества. Элиты никогда и не собирались удовлетворять их всерьез, – считает Павел Родькин. – Протесты времен «белоленточной революции» воспринимались средним классом скорее как «игра», но играть в одну и ту же игру постоянно невозможно. Кроме того, на общество отрезвляюще подействовал пример Украины, а также последующая посткрымская консолидация, в рамках которой большинство требований «среднего-креативного класса» выглядят совсем уж неуместно».